Сходу ответить на этот вопрос не просто, для этого мне нужно оглянуться назад и посмотреть, что сделано за день и есть ли какая-то повторяемость в действиях. В моих должностных обязанностях записана общая фраза, что я отвечаю за мониторинг и координацию всех событий, которые способствуют устойчивому развитию организации. Фактически, я – оппонент устаревшего подхода к ведению бизнеса, где прибыль и план любой ценой, поэтому вмешиваюсь буквально во все сферы деятельности компании и пытаюсь оценить их на соответствие идеологии ESG, которая предполагает гораздо большее внимание к экологической и социальной ответственности и вопросам корпоративного управления.
Но если говорить об этом без иронии, повестку в области ESG довольно трудно поставить в какие-то рамки, поскольку фронт работы практически безграничен. С одной стороны, это работа, которую никогда не сделать до конца – все время будут появляться новые вызовы. А с другой – все равно будут какие-то вехи, по которым можно будет судить о достигнутых результатах, что и должно служить источником для удовлетворения.
Вы его получаете?
Я рад тому, что у меня оказалось очень много единомышленников. Когда мы развернули эту работу, выяснилось, что эти ценности и этот взгляд на мир разделяют очень большое число людей в компании, да и за ее пределами тоже. Та часть коллектива, которую можно отнести к молодежному составу команды «Норильского никеля», с большим энтузиазмом этим занимаются. Прежде всего потому, – простите за пафос, — что в этой работе есть миссия, которая связана с улучшением качества окружающей среды, жизни людей и условий их труда. Это очень благородная задача, но она ни в коем случае не отменяет и не подменяет рост эффективности, увеличение производительности, улучшение экономических показателей – эти задачи по-прежнему остаются. Но теперь упор делается на те сферы нашей деятельности, которые раньше не входили в число приоритетных и, быть может, оставались даже совсем без внимания, а сейчас, как оказалось, вызывают огромный энтузиазм у людей. Поэтому моя работа стала интереснее.
Мы, например, можем с удовлетворением говорить, что сегодня на всех активах компании развернут комплекс мероприятий в рамках корпоративной экологической стратегии, включающий проекты по сокращению выбросов парниковых газов и адаптации к изменению климата, охране атмосферного воздуха и водных ресурсов, управлению хвостохранилищами и отходами, восстановлению земель и сохранению биоразнообразия. В течении 10 лет мы планируем реализовать более 300 проектов, при этом оцениваем затраты в сумму свыше 6 млрд долл.
А есть ли сопротивление этим процессам? Удается ли сформировать культуру экологического поведения у всех сотрудников компании?
Вы очень правильно сказали про культуру, поскольку именно в этом вопросе в России был существенный недостаток в прежние годы. Еще в далекое советское время тех, кто продвигал экологическую повестку, называли грубым иностранным словом «алармисты». Подтекст этой риторики, звучавшей, в том числе, из уст тогдашних руководителей государства, подразумевал людей, которые бьют ложную тревогу и, дескать, сдерживают наше поступательное движение по пути прогрессивного социально-экономического развития. В те времена такого рода экологические взгляды не приветствовались.
Но в мире были и совершенно другие взгляды и настроения. Еще в 1972 году вышел доклад «Римского клуба» под названием «Пределы роста». Он содержал результаты моделирования роста человеческой популяции и сопутствующего исчерпания ресурсов. Одна из целей авторов этого исследования (быть может, наиболее важная) состояла в том, чтобы предупредить людей о возможных результатах современной экономической и промышленной политики и повлиять на изменение, как это они назвали в докладе, sustainable life-style – устойчивого образа жизни, что в современном русском языке понимается под термином «устойчивое развитие». То есть, почти пятьдесят лет нам потребовалось для того, чтобы осознать важность подобного рода подходов к нашей маленькой планете.
Многое, между прочим, зависит от поведения каждого конкретного человека. В особенности то, что касается формирования культуры ответственного потребления. Мне, например, (думаю, также, как и вам), не нужно 25 видов стирального порошка в красивых призывных упаковках, или, предположим, 30 видов кетчупа – это первое что приходит в голову. Речь идет о создании каких-то этических правил разумного потребления, и работы на этом поле – непочатый край.
В этом вопросе, конечно, очень трудно достичь какого-то справедливого баланса, потому что экономическое неравенство в мире только увеличивается: богатеет только «золотой миллиард», а остальные шесть миллиардов, по сути, прозябают в бедности. Это тема для отдельного разговора, но для той части населения, которая относится к «богатой», какие-то разумные меры по ограничению расточительности, наверное, напрашиваются. Это касается как индивидуального потребления, так и поведения производителей, которые постоянно навязывают нам какие-то новые потребности и товары, довольно быстро обновляют продуктовый ряд, играя на тщеславии потребителей и вынуждая их купить телефон новой модели или еще что-то.
Сейчас они уже предлагают купить новые экологические продукты…
Да, отчасти и это тоже. Но во всей теме ESG есть очень важное направление – отслеживание цепочки поставщиков в части соблюдения природоохранных мер, использования принципов бережливого производства, и вообще культуры бизнеса. Когда и если продукт будет сертифицирован на соответствие нормам ESG, я думаю, потребитель проголосует собственным кошельком. И заплатит, допустим, на 10% больше за товары, которые соответствуют нормам ESG, нежели за товары, которые произведены традиционным «варварским» способом.
Безусловно, тут достаточно большая роль и у гражданского общества, и у средств массовой информации. Если они будут продвигать среди лидеров общественного мнения такого рода подходы к разумному потреблению, то, глядишь, мы и одержим победу на этом фронте.
Как вы правильно сказали, это приживается у людей с достаточно высокими доходами.
Конечно, там, где живут на 1-2 доллара в день, основная проблема – это выживание, доступ к питьевой воде, достойному жилищу, качественному медицинскому обслуживанию и образованию. Там решаются совсем другие задачи, это правда.
Вы вспомнили про «алармистов», но и сейчас есть достаточно мнений о том, что энергопереход экономически неэффективен и не предотвратит нежелательные климатические изменения. Что Вы им можете ответить сейчас?
Мы, как резиденты Арктического региона, уже реально столкнулись с последствиями изменения климата. И известный инцидент с разливом дизельного топлива на ТЭЦ 3 в Норильске, произошедший в мае 2020 года, по мнению специалистов, был вызван активизацией геокриологических факторов, которые привели к растеплению многолетнемерзлых грунтов. Это, в свою очередь, обусловлено изменениями климата и потеплением, которое происходит в Арктике значительно быстрее, чем в других регионах. На своем опыте мы признаем, что для того, чтобы избежать непоправимых климатических изменений и крупномасштабных негативных последствий, необходимо действовать прямо сейчас. Нужно сокращать выбросы парниковых газов, стремиться к углеродной нейтральности, что, в свою очередь, приведет к кардинальной технической модернизации и изменениям в энергетических балансах государств и отдельных компаний.
Хотя, например, энергобаланс «Норильского никеля» уже вполне соответствует логике низкоуглеродного будущего. Мы имеем неплохие стартовые позиции: на возобновляемые источники энергии – гидрогенерацию – приходится около половины потребляемой электроэнергии, оставшаяся половина – это природный газ, источник с низким углеродным следом. В целом углеродный след производимого компанией никеля составляет 8,1 тонны СО2 на тонну готовой продукции, что существенно ниже среднеотраслевых значений, которые в ряде случаев доходят до 28 тонн СО2 на тонну продукции.
Есть ли у вас опасения по поводу грядущего введения международного углеродного «налога» на продукцию компании?
Я не вижу серьезной опасности каких-то потерь. Во-первых, трансграничный налог, который собираются ввести в Европейском Союзе, будем платить не мы, а импортеры нашей продукции. В этом вопросе мы видим не вполне верное понимание проблемы. Во-вторых, мероприятия по повышению энергоэффективности уже позволили нам произвести первую партию углеродно-нейтрального никеля: первые 5 тыс. тонн в этом году были отгружены на биржу, до конца года, может быть, еще 5 тыс. тонн отгрузим. По мере того, как мы будем и дальше сокращать выбросы парниковых газов, а мы это будем делать весьма радикально, и если хотите, агрессивно, то наша компания достигнет нулевого уровня раньше 2060 года. Называть точную дату было бы с моей стороны неосмотрительно, но внутри компании идет активная дискуссия о том, каким образом можно эту цель реализовать.
Каковы главные препятствия для достижения этой цели?
Многие технологии, которые нужно будет для этого задействовать, сейчас либо находятся на стадии опытно-конструкторских разработок, либо еще не изобретены. Поэтому для нас очень важно быть в контакте с теми научными центрами, где такие исследования ведутся, чтобы при появлении подходящих технологий, постараться сразу их использовать в промышленных масштабах. Не исключено, что многое придется отложить в надежде на лучшее будущее.
Речь идет о технологиях улавливания углекислого газа из атмосферы?
Должен сказать, что на наших предприятиях нет технологий, которые позволяют улавливать углекислый газ из атмосферы, хотя в мире такие примеры существуют. Тем не менее, я знаю, что нефтяные и газовые компании, связывают с этой технологией большие надежды, и возможно они скоро станут лидерами в этом направлении. На сегодняшний момент, если судить по количеству патентов на методы изъятия и утилизации CO2 из атмосферы, мировым лидером является Китай, на втором месте – США. Но нужно понимать, что это очень дорогостоящие истории, которые, скорее всего, потребуют масштабной господдержки.
Мне попадались данные, что в мире в 2021 году насчитывалось 22 предприятия, использующих технологии CCUS (Carbon Capture, Utilization and Storage, технологии для улавливания, использования и хранения диоксида углерода, – прим. «Ведомости Экология»). В совокупности они могут улавливать порядка 40 млн тонн СО2 в год, тогда как глобальные выбросы составляют 35-40 млрд тонн в год. Представляете, какая разница в цифрах?
Несколько месяцев назад в Исландии начал работу крупнейший в мире завод по улавливанию углекислого газа из атмосферы. Само это предприятие пока способно поглотить практически незаметные в мировом масштабе объемы – порядка 4 тыс. тонн CO2 в год, что примерно равно ежегодным выбросам всего 800 автомобилей. Поэтому многие экологи даже критикуют технологии прямого улавливания углекислого газа из воздуха, считая, что они лишь отвлекают внимание компаний от необходимости сокращать выбросы парниковых газов на своих производствах.
Представители Вашей компании активно участвуют в дискуссиях о климатическом регулировании на уровне государства. Насколько жестким оно может стать для бизнеса?
Россия поставила перед собой цель достичь углеродной нейтральности к 2060 году. Поэтому на государственном уровне сейчас идет поиск оптимальных решений, которые в какой-то мере могли бы обеспечить баланс между теми изменениями, которые должны произойти в промышленности и энергетике, и макроэкономическим воздействием этих изменений на социально-экономические условия в стране. Здесь, конечно, наиболее важно обеспечить планомерность этих изменений и продуманность климатической политике в целом.
На уровне государства мы занимаемся поисками того, как обеспечить принцип нейтральности углеродного регулирования по отношению к расходам населения и бизнеса с тем, чтобы общая фискальная нагрузка не увеличилась.
А это возможно?
Наверное возможно, потому что у нас до 2060 года еще почти 40 лет. Если мы прямо сейчас начнем этим активно заниматься, то качественные изменения за такой долгий период вполне могут произойти. Но в этом регулировании важно обеспечить, например, некую дифференциацию по отраслям экономики, потому что выбросы парников газов в разных сферах деятельности существенно различаются. Для успешного энергоперехода нужны будут меры государственного стимулирования, это касается и предоставления налоговых льгот, а в ряде случаев, наверное, и прямого бюджетного финансирования.
Важно также обеспечить и технологическую нейтральность. Безусловно, мы должны стремиться к максимальному снижению эмиссии и увеличению поглощения парниковых газов, но сделать это необходимо экономически оптимальным способом. Здесь очень важно будет обеспечить объективность оценки предлагаемых к внедрению технологий и не допустить продвижения или лоббирования тех или иных неоптимальных или сомнительных технологических решений.
В этом году принят федеральный закон об ограничении выбросов парниковых газов, и подходы, которые лежат в основе этого закона, на мой взгляд, вполне сбалансированы и потенциально могут решить основные задачи, главная из которых – декарбонизация большинства отраслей российской экономики. Но, повторюсь, многие технологии еще только должны быть разработаны и применены в промышленных масштабах, прежде чем мы сможем говорить о каком-то положительном эффекте.
Такие компании как «Норникель» занимаются ESG-повесткой уже многие годы, однако для большинства предприятий в России это еще достаточно новая тема. Каковы Ваши прогнозы по поводу того, как будет развиваться отечественная зеленая экономика?
Я думаю, что ESG – это надолго. Технологически человеческая цивилизация развивается в разных частях света одним и тем же путем, все остальное – это надстройка. Я бы еще добавил, что сегодня в активную экономическую жизнь включаются новые молодые поколения, у которых ценностный ряд может отличаться от того, который был у предыдущего. И я вижу, что многие молодые люди предпочли бы работать в компаниях, которые уважительно и ответственно относятся к сохранению окружающей среды и уменьшению нагрузки на нее. Эти люди не пойдут работать в те компании, которые экологически «грязные».
Я считаю это очень важным, потому что эти молодые люди достаточно быстро выйдут на уровень принятия решений — и в компаниях, и в государственном аппарате. Естественно, они будут свои ценности защищать с помощью действий, принимаемых решений, законов и всего прочего. Я считаю, что это очень прогрессивное изменение, которое позволит этой армии – а это действительно должна быть целая армия людей, которые поддерживают сохранение окружающей среды, – увеличивать свое влияние на все аспекты общественной и экономической жизни.
Плюс к тому сегодня гражданское общество стало серьезной силой, нежели это было раньше. Прозрачность бизнеса, качество окружающей среды, приверженность принципам социальной ответственности и соблюдение принципов эффективного корпоративного управления – все эти показатели очень внимательно отслеживаются неправительственными организациями, гражданскими активистами и средствами массовой информации, которые теперь гораздо более интенсивно освещают деятельность делового сообщества в новых условиях. Все это создает атмосферу нетерпимости к безответственному бизнесу и подконтрольности обществу, что по-английски называется accountability, когда бизнес реально должен отчитываться перед обществом за результаты своей деятельности, и особенно за негативное воздействие на окружающую среду. Мы эти уроки усвоили достаточно хорошо.
Ссылка на источник: Ведомости