С момента заключения Парижского соглашения по климату в 2015 году борьба с ростом температуры на планете прочно закрепилась в глобальной экономической повестке. По сути, соглашение зафиксировало на политическом уровне научный консенсус о необходимости снижения человеческого влияния на климат.
Одним из ключей к решению этой задачи должен стать энергопереход — планомерный отказ от традиционных источников энергии в пользу низкоуглеродных альтернатив, ведущий к снижению выбросов парниковых газов и, возможно, стабилизации среднегодовой температуры на планете (хотя это и остается спорным вопросом). Ведущие экономики мира уже поставили перед собой цели по достижению углеродной нейтральности. Среди них: Великобритания, Франция, Германия, Китай, Австралия, Канада.
Энергопереход стал новой экономической реальностью, к которой необходимо адаптироваться всем энергоемким отраслям, в том числе нефтегазовой. Например, стремление компаний этого сектора оптимизировать портфели активов с учетом экологической повестки уже привело к общемировому сдвигу М&A-активности от традиционных сделок к «зеленым», инвестициям в ВИЭ и альтернативные источники чистой энергии. Если в 2019 году совокупный объем инвестиций в проекты, связанные с энергопереходом, превысил $2 млрд, то, по прогнозам на 2021 год, этот показатель вырастет до $3,5 млрд.
Инвесторов потянуло на зеленое
Проекты в отдельных сегментах ВИЭ привлекают инвесторов помимо «зеленого» статуса еще и экономической эффективностью. Международное агентство по ВИЭ (IRENA) подсчитало, что за последние десять лет издержки на генерацию солнечной энергии упали более чем на 80%, а ветряной — почти на 40%. В результате затраты на производство единицы «зеленой» энергии (LCOE) становятся конкурентоспособными по сравнению с традиционными источниками даже без учета различных мер господдержки, которые действуют для ВИЭ во многих странах.
Во многом смещение фокуса добычных компаний в пользу низкоуглеродных стратегий связано с ростом ESG-факторов при оценке проектов. Мировые финансовые институты обращают внимание на «температуру» портфеля и отказывают финансировать углеродоемкие активы, что приводит к глобальному перетоку фондирования в новую энергетику.
Законодатели тоже не остаются в стороне, возглавляя гонку за «зеленым руном» и стимулируя компании энергоемких отраслей искать новые методы декарбонизации. В Европе много лет действует развитая система углеродного регулирования (квотирование объемов выбросов при производстве отдельных видов продукции). Она продолжает дополняться новыми элементами, самый резонансный из которых — трансграничный углеродный налог. Страны — лидеры по эмиссии парниковых газов, например США и Китай, ускоренными темпами догоняют ЕС в «зеленой» повестке.
Быстрое развитие углеродного законодательства в мире привело к тому, что подходы крупнейших нефтегазовых компаний к декарбонизации можно условно разделить на европейский и американский. Они транслируют различные точки зрения на будущее отрасли в низкоуглеродном мире.
Основа европейской модели заключается в переходе от «большой нефти» к «большой энергетике». Крупнейшие нефтяные компании начинают пересматривать upstream-стратегии: сокращать темпы и объемы добычи нефти на операционных активах, выходить из проектов на падающем цикле добычи, отказываться либо уменьшать объемы инвестиций в новые геологоразведочные активы в пользу более низкоуглеродных газовых проектов и электрогенерации.
Причем в фокусе внимания — проекты на всех этапах цепочки создания стоимости электроэнергии, включая логистику. Получается, если раньше вертикальная интеграция в нефтегазовом бизнесе строилась «от скважины до бензоколонки», то в основе новой концепции развития лежит принцип «от источника энергии до розетки».
Выбор Европы
В попытках трансформироваться из международных нефтяных в интегрированные энергетические структуры Shell, BP, Total и другие европейские компании, как правило, инвестируют в развитие ВИЭ-направлений, покупая профильные активы и участвуя в «зеленых» венчурных проектах. Например, портфель активов Total пополнился компанией Total Eren, которая занимается проектами по производству энергии из возобновляемых источников. Сегодня объекты солнечной и ветрогенерации компании расположены более чем в 20 странах, бизнес продолжает расширяться, в том числе за счет M&A. Так, в 2019 году Total Eren поглотила энергетическую компанию NovEnergia.
Развитие ВИЭ-сегмента в приоритете и у BP. За последние годы компания, анонсировавшая переход от British Petroleum к Beyond petroleum, приобрела долю в компании — лидере рынка солнечной энергетики Великобритании Lightsource и нарастила инвестиции в BrightSource Energy, специализирующуюся на солнечных энергоустановках.
Для более эффективного управления низкоуглеродными инвестициями в структуре многих нефтегазовых игроков появились профильные подразделения, были созданы корпоративные венчурные фонды, в числе которых BP Ventures и Shell Ventures. На счету последнего фонда более 70 проектов, покрывающих как производство чистой энергии, так и сокращение эмиссии парниковых газов в транспортном секторе. При этом в их арсенале не только инвестирование в экологичные активы, но и избавление от самых углеродоемких. Например, несколько лет назад BP и Statoil вышли из добычных проектов на Аляске, мотивировав это стремлением к снижению углеродного следа.
Энергопереход по-американски
Американская стратегия декарбонизации более традиционна, ее приоритеты — сохранение темпов роста и увеличение объемов добычи нефти, максимизация операционной эффективности на добывающих активах и сохранение доли рынка в добыче углеводородов. Как и многие европейские компании, американские ExxonMobil, Chevron, ConocoPhillips анонсировали цели по достижению углеродной нейтральности, но в своих бизнес-стратегиях сфокусировались не на комплексном развитии ВИЭ-направлений, а на более чистой добыче углеводородов.
В качестве методов декарбонизации американские игроки выбирают использование технологий улавливания и хранения углерода (Carbon Capture), сокращение выбросов метана, на который приходится основной объем выбросов в нефтегазовом секторе. Водородному топливу также уделяется большое внимание. Для развития этих проектов, как и в Европе, создаются корпоративные венчурные фонды. Например, в портфеле Chevron Technology Ventures более 15 низкоуглеродных проектов, среди которых стартап по разработке Carbon Capture-технологий.
Иными словами, в погоне за углеродной нейтральностью европейские нефтегазовые компании делают ставку на переход к новым источникам энергии, а американские — на снижение углеродного следа нефтедобычи. И если крупнейшие игроки уже выработали стратегии декарбонизации, то остальные пока ищут собственные сценарии адаптации к новой реальности.
Пути развития
С точки зрения реакции бизнеса на вызовы энергоперехода можно выделить три вида ответной реакции: защита и вера в текущую бизнес-модель, экспансия, предполагающая комплекс мер по развитию низкоуглеродных сегментов, и «режим ожидания», наблюдение за поведением других участников рынка.
Кажется, что российский нефтегазовый сектор сегодня находится преимущественно в «режиме ожидания». Хотя крупнейшие игроки уже начали анонсировать свои углеродные цели в отдельных сегментах и упоминать о направлениях декарбонизации, глобальные стратегические решения в контексте энергоперехода еще не приняты.
С одной стороны, может показаться, что время на выработку низкоуглеродных стратегий еще есть, ведь нефтегазовая отрасль не попала в периметр европейского трансграничного углеродного регулирования (ТУР), которое должно заработать с 2023 года в экспериментальном режиме. Тем не менее очень вероятно, что к 2026 году, когда ТУР заработает в полную силу, его периметр будет расширен и пополнится как минимум нефтепродуктами, к чему Европарламент призывал еще на этапе разработки законопроекта. Это значит, что для сохранения положения на завтрашнем рынке российскому нефтегазовому бизнесу нужно пересматривать стратегии с учетом декарбонизации уже сегодня.
Безусловно, в погоне за собственным углеродным следом нельзя забывать о специфике российской нефтегазовой отрасли. Большинство добывающих активов российских нефтегазовых компаний расположено на территории России, а углеводороды составляют основную часть российского экспорта. В традиционных нефтеносных провинциях России (Западная Сибирь) наблюдается снижение объемов добычи и ухудшение показателей продуктивности, а новые проекты связаны с развитием трудноизвлекаемых запасов или предполагают добычу в сложных геологических и климатических условиях. А значит, сопряжены с высокими рисками и требуют больших инвестиций в инфраструктуру.
В результате, с одной стороны, российский нефтегазовый сектор не может идти по пути сокращения уровня добычи углеводородов, а с другой — вынужден искать направления развития в условиях мировых экологических трендов. Кроме того, российскому бизнесу свойственно искать консервативные модели развития за рубежом, или, иными словами, проекты с высокой доходностью и относительно низкими проектными рисками.
Можно предположить, что России нужна своя модель развития, некий комбинированный вариант, предусматривающий как «озеленение» и повышение эффективности работы на добывающих активах, например за счет технологий улавливания и хранения углерода, так и активный выход на рынки ВИЭ и других технологий чистой энергии.
С учетом того, что трансформация энергорынка идет крайне быстрыми темпами, такая стратегия реализуема через приобретение действующих активов и венчурных проектов. С точки зрения экспансии в сегмент ВИЭ и чистой энергии надо понимать, что мировой пул действующих «зеленых» проектов ограничен и уже имеет свою аудиторию инвесторов, поэтому российскому бизнесу стоит быть активнее на международном рынке и присматриваться к проектам на начальных этапах развития, которые легче адаптировать под свои бизнес-модели. Компромиссом между поддержанием уровня добычи углеводородов и формированием рынка экологичной энергетики в России также может стать развитие водородных технологий, прежде всего производство низкоуглеродного «голубого» водорода из природного газа.
В любом случае «режим ожидания» нельзя затягивать, иначе российские компании просто не успеют занять свою долю на рынке новой глобальной энергетики. Мир изменился — теперь независимо от цены на нефть регуляторная среда на внешних рынках и ожидания зарубежных инвесторов не позволят бизнесу долгое время оставаться конкурентным на старых преимуществах.
Гибкость с точки зрения целевых критериев эффективности для «зеленых» проектов, формирование более высокой толерантности к рискам, связанным с инновационными технологиями, открытость к новым правилам энергетической игры и способность к ним быстро адаптироваться — вот фундамент, на котором российский нефтегазовый бизнес сможет не только не потерять свое место под солнцем (как, впрочем, и под ветром, водой и водородом), но и занять лидирующие позиции в «большой энергетике».
Источник материала и фото: КПМГ